Отнимать квартиры у русских, после всего что сделала для абхазов Россия - это "апсуара"?
Я был в Абхазии два раза, в 2006 и в 2008 годах. Помню, меня удивило, что молодые мужчины, мои ровесники в селах, не знают ни одной своей народной песни. (любой русский знает минимум четыре - "ой мороз-мороз", "степь широкая" и "черный ворон" и "ой да не вечер". ну это так к слову). Только ищут где заработать денег и построить дом, и все. Свои древности для них – только объект туризма. Сами же могут и древний дольмен бульдозером сбросить в обрыв, если взбрело дорогу провести. Если этот дольмен далеко от берега и заработать на нем нельзя.
Но меня очаровала Абхазия (горы, море, природа), я болел за тот образ одиноко отстаивающего свою независимость народа, который сложился по обрывкам телерепортажей, и не желал замечать абхазский национализм, узколобый и неблагодарный.
Обидно за свой наивный идеализм. Я уже тогда все видел – хамство и раздражение против русских, какие-то дикие обиды (мы видишь ли виноваты в мохаджирстве!), но я объяснял хамство усталостью, раздражение - темпераментом, обиды - комплексом малого народа. Настороженно-враждебное принюхивание («а вы откуда? из Москвы? а-а-а…») я заставлял себя считать любопытством и все таки не понимал, почему глаза такие злые.
Рассказы знакомых списывал на эксцессы и недоразумения. У одного в Абхазии пытались отнять УАЗ, у другого среди бела дня в Гаграх разбили стекло в машине и сперли дорогой фотоаппарат, но самое смешное было потом – у моего знакомого там были связи, и он нашел вора. Но вместо него вытянул цепочку родственников и друзей, самый главный из которых пришел ДОГОВАРИВАТЬСЯ. Фотоаппарат уже продали. Предметом договора был размер откупа, который упирался в представление о цене фотоаппарата. Разговор о понятиях плавно превратился в торг.
Последние два лета все, кто приехал из Сухума, жаловались на бешеный рост цен и хамство. Я все списывал на темперамент, хотя это уже было глупо. Но отъем квартир уже не получается так объяснить.
Абхазия была последней ниточкой, на которой висел мой великоимперский интернационализм. Порвалась, с*ка!