Горловка. Жизнь внутри раковой опухоли.
Часть 1. Желудочные спазмы и люди в кроссовках.
Это был обычный летний вечер. Хотя «обычным» его вряд ли можно назвать, ведь именно в этот вечер мой мир рухнул, а моя жизнь сделала такой резкий поворот, что я едва успел за нее удержаться. Но это я понял спустя время, а пока тишина. Тишина, которая бывает перед значимым событием, перед бурей и перед войной...
Они появились из ниоткуда. Странные люди в камуфляже и кроссовках мелькали между густыми ветками зелени и наполняли весь двор. Жильцы, сидящие на дворовых скамейках, мгновенно разбежались кто по квартирам, а кто по подвалам, таща за собой свои пожитки в кульках и клунках. В соседнем подъезде кто-то крикнул: «Наши пришли!», и поспешно хлопнул дверью. Мои округленные глаза наблюдали за всем этим с этажа через оконные жалюзи, а мой мозг не мог обработать информацию. Автоматы, гранатометы на плечах и странные люди в кроссовках. Именно так я запомнил эту картину, но как в фильме прокручивая события назад, все идет в замедленной съемке.
Темнело. Пробегающий человек под моим балконом отдал указания: «Рассредоточиться по подъездам! Квартиры на верхних этажах могут понадобиться под огневые точки! Никого чтобы на улице не было, а кто в квартире включит свет – стрелять по окнам!» В голове панически нескончаемый поток: «Кто это? Какие наши? Что происходит? Какие огневые точки, я живу на последнем этаже!? Ни в коем случае не открывать дверь! Куда звонить!?» А звонить было некуда. Ни власти, ни милиции, ни скорой помощи уже не было!
Дальше все как в тумане. Помню темноту в квартире («закономерность» в плане отключения электричества перед обстрелами, опишу далее), помню маму, у которой поднялось давление до 200 и поиск таблеток при свечке. Помню страшнейшие звуки залпов, которые я никогда раньше в жизни не слышал. Это страшное шипение снарядов, летящих над моим потолком и содрогание стен. Помню ужас и страх, страх живой и поглощающий тебя, парализующий твое тело и разум, страх который бывает только перед казнью.
Не знаю, что больше помогло мне пережить эту жуткую и самую долгую ночь в моей жизни, полбутылки коньяка или глаза моей мамы. Эти милые глаза, глаза самого близкого и родного человека. Женщина, 68 лет, дошла по стенке к моей комнате, и сказала: «Сынок, мне страшно. Можно к тебе? Там так стекла дрожат, я не переживу...» Мы лежали прижавшись спинами друг к другу. Залпы я уже не слышал, я ощущал их спиной с каждым вздрагиванием самого дорогого человека. Наверное так, как она чувствовала мои движения в животе до моего рождения.
Так мы и пролежали до рассвета. Два взрослых человека, считающих часы между залпами, желудочными спазмами и цифрами на тонометре. Рассвет пришел суток через трое, такою долгой казалась эта темнота. А с ним пришло утро. Не мое, не такое, чужое. Я проснулся в другой жизни на коврике в коридоре, без работы, без денег, со штрафами за просроченные кредиты и без права на жизнь. Я проснулся в другом измерении, в другой стране... В телевизоре больше не было моих любимых каналов, мой подъезд полностью опустел, а все дороги были изрезаны танковыми гусеницами.
Это было 21 июля 2014 года. Это было началом болезни.
|